Беседа с корреспондентом “Литературной России”
Ларисой Михайловой
— Облик века, облик страны, облик народа. Борис Александрович, что создает его? Ведь, с одной стороны, сегодня мы каждый день видим вещи негативного плана, нам бросается в глаза и заполняет наше сознание та “чернуха”, которой ныне посвящено столько газетных статей, радио- и телепередач. Но с другой — существуют художники, творцы, духовные подвижники, которых немало в России ХХ столетия. Образно говоря: торговля жвачкой рядом с Малым театром — одна картина жизни, а входишь в театр — совершенно другая. И они сосуществуют.
— Наш век — век неслыханных контрастов добра и зла. И мне кажется, как раз все эти контрасты и создают лицо века. Что такое ХХ век? Это уничтожение всего: строя, уклада жизни, исторических корней, лучшей части нации. Это развращающие народ «идеи»: будто бы каким-то «новым», не известным ранее способом можно достичь благоденствия (тогда как способ один — только талант и труд, только свой собственный путь). Это извращение всех естественных христианских понятий, таких, как трудолюбие, совесть, милосердие. Это век, в котором первые люди — палач, доносчик, ненавистник своей страны.
И странно — вместе с тем — это век необычайного величия народного духа. Век Глазунова, Скрябина, Рахманинова, Мясковского, Прокофьева, Шостаковича, Свиридова. Век Платонова и Булгакова, Ахматовой, Цветаевой, Блока, Есенина, Пастернака. Это век победы в великой войне. Вот такая странная смесь. Кстати, именно само понятие «век» помогает увидеть лицо народа, лицо страны. Ведь век — время по небесным часам. Поэтому действительно в нем теряется мелкое и остается только большое. К тому же, когда проходит столетие, преодолеваешь какой-то психологический барьер, ибо о современном сказать «великое» мы как-то всегда побаиваемся — и это, вероятно, несправедливо, хотя бы по отношению к себе самим, не сознающим в таком случае до конца, в каком грандиозном времени нам выпало жить.
— Да, наше столетие чрезвычайно контрастно, чрезвычайно противоречиво. Даже непонятно, каким образом при такой тяжести жизни, при таких несчастьях, катастрофах, жертвах, войнах возникает что-то высокое…
— Возникало в прежние годы и возникает сейчас. Причем, если брать более мне знакомую область — искусство, то какая-то часть замечательных художников и музыкантов имела корни как бы еще в прошлом веке. Но удивительно, что в современном искусстве немало явлений колоссальной значимости, которые имеют корни именно в нашем времени. Я имею в виду, например, наших выдающихся писателей — Солженицына, Абрамова, Белова, Астафьева, Распутина, которые, после засилья неправды в литературе, начали писать правдиво и с огромной глубиной. Это возрождение прежних традиций литературы в новом времени. Очень важно, что их таланты питают не прошлые, а именно нынешняя эпоха.
— И нынешние люди.
— Без сомнения. Мы можем слышать разговоры о том, что народ измельчал, испортился и прочее… Но если брать народную гущу, народную среду, то, раз такие люди из этой среды выходят и так замечательно пишут, — наверное, в ней превалирует тот исконный русский характер, о котором столько было сказано русским искусством.
— Если стараешься видеть историю объективно — более глубоко постигаешь и сегодняшний день.
— Конечно, мы сегодня паникуем: войны, обеднение страны, падение нравственности, вороватый бизнес, засилье дешевых рок-групп, нищие в переходах метро. Все так. Но давайте вспомним «золотой» ХIХ век — там тоже все было не так уж гладко. Колоссальные кровопролития в войнах с Наполеоном, крымской, русско-турецкой, народники, убившие царя, декабристы…
— Вспомним ночлежки, систему нищенства, те же отбросы общества, которые грабили и убивали.
— А нигилизм, небезызвестный русский нигилизм с его представлением о человеке как о букашке. Но парадоксально то, что это забыто, а остались вершины духа, которыми мы и гордимся.
— Кстати, о многом заставляет задуматься и такой факт: подлинное величие эпохи никогда не знаешь, живя в ней. Современники Глинки, Пушкина и Лермонтова воспринимали свой “золотой” ХIХ век как злой, трудный, несущий девальвацию прежних ценностей. Они думали: “что там наше столетие? Вот XVIII, XVII были поистине значительны”.
— Доказательства того, что изнутри времени трудно увидеть его масштаб, — бесконечны. Ну разве современники Пушкина (в большинстве своем) подозревали, что живут рядом с человеком, чье имя вскоре станет символом русской поэзии? А во второй половине XIX столетия знаменитый создатель Петербургской консерватории Антон Рубинштейн писал статьи о том, что в России нет настоящей музыки, — и это в то время, когда уже творили Глинка, Мусоргский, Бородин, Римский-Корсаков и Чайковский! Большое действительно видится только на расстоянии.
— Сейчас время — во многом решающее для нашей страны. Своего рода, час выбора. Социализм — рынок… Один путь как будто бы не оправдал себя, на другой, “всеобщий”, возлагаются большие надежды. Но что же мы видим? Высокое искусство гибнет от голода. Люди в поисках заработка уходят от духовных традиций России. И многие сейчас начинают понимать, что капитализм, в виде прямого подражания Западу, — тоже не путь для России. Может быть, действительно у России особый, “третий путь”?
— Сколько раз на моей памяти, а я немолодой человек, страна наша становилась на новый путь! И все пути эти имеют одну общность: все плохи для России. Почему? Да все они не свойственны ей. Мы говорим сейчас, что нужно понабраться опыта в других странах. Я думаю, это ложная идея. Во всяком случае, пока мы ничего хорошего оттуда не взяли. Потому что прежде всего мы должны были бы позаимствовать у них (или в собственной старине) любовь к своей стране, заботу о ее интересах (а не об интересах властей предержащих) и стремление к тому, чтобы ее жизнь соответствовала общечеловеческим нормам. У нас все происходит иначе: мы не задумываемся, что для нашей страны органично, а экспериментируем, пробуя на ней то одну, то другую чужие модели. Если не подошла одна модель, — практически автоматически хватаем другую (и обязательно уже готовую), но не хотим в ы р а б о т а т ь с в о ю. Понимаете, ведь у каждой страны имеется свой путь. И абсурдна сама установка: наша страна должна жить так, как какая-то другая. Такая постановка вопроса почему-то возникает у нас. А она естественна, простите, только для колониальных стран.
Вот Петр I вводил западный порядок. Но для чего? Чтобы у России был свой флот, чтобы здесь цвела наука. Петр обращался к Западу для того, чтобы увеличить мощь России, а сейчас все делается для того, чтобы ее ослабить и вынудить с благодарностью принимать гуманитарные подачки. И еще: он прежде всего думал не о своем личном благе, а о будущем своей страны. В этом его колоссальное отличие от нынешних наших лидеров. Сейчас надругательство над страной стало модным. Я не знаю, в чем тут дело, но думаю, что десятилетия безбожия даром не проходят.
— Можно сказать, что наша страна была больна. Чтобы она выздоровела, ее надо лечить. А как?
— Лечить можно и нужно, возвращая нормальные понятия, которые сметены. Я вам приведу примеры, которые не выдумал, а наблюдал на улице или среди знакомых. Вот скромность — кто сейчас говорит, что это хорошо? Сейчас скажут — закомплексованность, а это отрицательное качество. Резня — это межнациональные отношения. Патриот — это фашист. А героизм в войне! Некоторые теперь утверждают, что его проявляли тупые люди, которые за Сталина воевали. Но воевали за свою Родину, которая свята для каждого нормального человека. А кто делает, по теперешним меркам, добро? Дураки. Понимаете, это страшные вещи. И вот, я думаю, возвращение, в сущности, библейским понятиям их исконного смысла — это первый шаг русских к самим себе.
— Сегодня не только Россия, а вообще современная цивилизация находится на грани кризиса. И в первую очередь по таким статьям, как экология и духовность (когда перед материальными ценностями отступают духовные — это ненормально, но это норма западной жизни). Существует теория, по которой возрождение духовности вообще в мире должно прийти из России.
— Очень может быть. Ведь Россия всегда была страной глубокой и светлой веры. Другое дело, что у нас долгое время насаждали воинствующий атеизм (кстати, свобода совести: хочешь — верь, хочешь — не верь, — это хорошо, а вот глумление над религией — это страшное преступление). Но сейчас наконец происходит возвращение к вере, становится понятным, например, почему раньше в Москве было сорок сороков церквей, — теперь оставшихся явно не хватает, особенно на праздники это заметно. И что мне кажется самым главным, — детей начинают приобщать к религии. Важно даже не то, что к религии, а то, что к основным христианским — просто здоровым — понятиям. А ведь это основа жизни, как основа музыки — наука гармонии. Я думаю, если Россия в полной мере вернется к вере, — ее духовности действительно хватит на весь мир.
— Сегодняшние заботы нас поглощают. Но наступает такой момент в жизни страны, когда нужно акцентировать внимание на том, что сегодняшний день — продолжение вчерашнего. Люди теряют чувство историзма не нарочно — заедает быт, как говорится. Но если они его теряют, то становятся своего рода манкуртами, не знающими, где они живут и зачем. Конечно, нужно говорить о недостатке колбасы и хлеба, но если говорить только об этом — теряется ощущение великой Родины за плечами…
— Чувство историзма в сегодняшней сложной ситуации, как никогда, необходимо. Ведь многим, переживающим нынешние наши общие трудности, кажется, что их не преодолеть, что мы зашли в невиданный и ни с чем не сопоставимый тупик. Но стоит только осознать, что подобные, а может, даже более существенные испытания уже были в нашей истории, и Россия всегда выходила из них живой, а порой и преображенной, — и уже не так становится тяжело на душе. Я имею в виду такие события, как монголо-татарское иго, реформа Петра, проходившая далеко не безболезненно, на фоне стрелецких казней и горящих раскольников. Смутное время со всеми его самозванцами, временщиками, убийствами и угрозой польского владычества. И если все это Россия пережила, почему же сейчас вдруг она должна сломаться?
— Вообще говоря, чтобы найти аналогии, можно даже не выходить за рамки нашего столетия. Конечно, такой точно ситуации не было, но война была, и наш народ не только ее перенес, но перенес с достоинством и даже победил!
— Кстати, лишения военных лет людям помогала терпеть идея победы, а не идея поражения (хотя, разумеется, исход войны никому не был известен), а предлагаемой сегодня идеей жевательной резинки воодушевиться никак нельзя.
— За последнее время о социалистической революции в нашем обществе было сказано немало. И рассматривали ее в самых разных ракурсах. Но как-то старались уходить от того, что она была шагом величайшего романтизма. Фраза из “Коммунистического манифеста”: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма» — выражает не миф, а реальность. Бродил! Но кому-то надо было взять на себя испытание этой, в основе своей очень романтичной и гуманистической идеи. В ы з в а л а с ь Россия. Она стала последним романтиком в этом прагматичном мире.
— В том, что вы говорите, что-то есть, что-то заложено. Но ведь результат-то получился отнюдь не романтический. Я вообще никогда не мог понять идею всеобщего равенства, то есть понять, как его реально осуществить. Я не очень силен во всех разновидностях социалистического учения, но если внимательно почитать Томаса Мора, то на меня это производит ужасающее впечатление. Ведь идея равенства, как правило, трактуется упрощенно: люди равны не в раскрытии своих способностей, не в стартовых возможностях, а в итоговых. Эта идея выливается обязательно в следующее: у того достаток, а у меня — нет, значит, ему нужно сделать кровопускание. И выходит, что такую справедливость никак нельзя организовать без чудовищных кровопролитий. Возможно, в этом есть какой-то закон, который сказывался в революциях всех времен. А ведь Достоевский сказал, что все завоевания мира не стоят слезинки ребенка. И это, на мой взгляд, действительно так.
— Последнее время очень активно распространяется идея о том, что наш народ сегодня жалок и унижен, а страна сама себя бесповоротно дискредитировала. Но если посмотреть с точки зрения не узкой, а глобальной, эпохальной, — быть может, то, что, пройдя через такие испытания, мы еще не перестали быть народом, не потеряли свои исконные качества и душу, свою великую культуру, творимую сегодня, — уже подвиг?
— Это парадокс, но мы действительно сегодня переживаем в некоторой мере подвиг. Мне вот недавно пришлось слышать от одной американки — а вы знаете, что американцы все патриоты, — следующее: «Я в России первый раз и приехала к вам в страшное время. Я наслушалась о мифических замечательных русских качествах, но не думала, что это так на самом деле, и что русские остались легендарными русскими в такие тяжелые дни. Легко быть добрым и симпатичным, когда ты сыт и одет. Но если бы на наш народ свалилась такая нескончаемая цепь чудовищных испытаний, — я не знаю, сумел ли бы он сохраниться хотя бы в таком виде, как ваш. При всем своем патриотизме — не знаю». Так что сила нашего народа очень велика.
— Да, но есть категория людей, которые считают, что бороться уже не за что и незачем, что уже все потеряно и ничего не вернешь.
— На таком образе мыслей никогда, нигде и ничего, кроме сорняков, не могло вырасти. И вообще мне кажется, что опускать руки в ситуации переломной, в час выбора, который мы сейчас переживаем, по-христиански говоря, просто грех.
— ХХ век в России — страшный и великий, приземленный и романтичный. И все же, говоря обобщенно, чем он стал для России, для русского народа?
— Очень велика разница между тем, чем этот век стал для тела русского народа и для его души. Для тела он был чрезвычайно плох. Но вот мы с вами говорили о подвиге, а подвиг всегда там, где дух побеждает тело. Подумайте: революция, кровь, ужас, насилие и вдруг — серебряный век русского искусства, Блок, Гумилев, Есенин, Петроградский Дом искусств с его особенной атмосферой, неистовство московских поэтических вечеров, где царствовали то Маяковский, то Сологуб; братья Корины, Маковский, Петров-Водкин. А позже война — и Шостакович, Константин Симонов. Какие взлеты духа! Вообще, величие народа не в последнюю очередь определяется величиной перенесенных им испытаний. Поэтому, несмотря на все физические трудности, ХХ век многое даровал душе русского народа. Удивительно, что просто в непредставимо тяжелых условиях душа народа обрела еще и свет. Достаточно прочесть Солженицына, чтобы этот свет узреть. А ведь Александр Исаевич не скрывает, а, наоборот, обнажает страдания России в своих книгах. Да и на долю самого Солженицына как личности легло немало испытаний, и на долю других наших лучших писателей. И разве результатом стало нытье? Нет. Только глубина понимания вещей.
— Народ и власть — вопрос сакраментальный для России. Пушкинский вопрос. Вы согласны с формулой: “Каждый народ заслуживает своего правительства”? И если — да, то как объяснить тот факт, что один и тот же народ за сравнительно небольшой период времени заслуживал Романова, Ленина, Сталина, Брежнева, Горбачева, Ельцина? Или же каждого нового правителя ждал уже другой народ?
— Из любых потрясений — не только в нашем государстве и нашем веке — народ никогда не может выйти таким же, каким был до них. И, конечно, из Октябрьской революции русский народ вышел уже другим. Любая нация в те или иные периоды своей истории может стать озлобленной, агрессивной или, наоборот, пассивной. И все же ни один народ, если иметь в виду его душу — всегда нежную и высокую, — плохого правительства не заслуживает.
И вообще говоря, я не очень доверяю этой формуле. Почему-то ее употребляют тогда, когда хотят оскорбить народ. Следуя логике этой формулы, можно решить, что та или иная страна заслуживает и войну, и голод: мол, если б народ был не дурак, — он мог бы всего этого избежать. Но как можно избежать судьбы?
— Россия полна бурных событий, поисков, и колебания в ней так велики. Не был исключением и нынешний век. Но все же, разрушая, он предоставлял нам и возможность строить…
— Знаете, мы до сих пор не использовали по-настоящему эту возможность, а используем ли и как, будет зависеть от пути, час выбора которого в очередной раз в истории России пришел. Нам нужно не пропустить этот час, не обмануть себя и выбрать путь, прислушиваясь к родной стране, вглядываясь в ее историю, в рисунок судьбы, начертанный эпохой, а не экспериментируя так, будто Родина дается народу дважды.
Опубликовано в г. “Литературная Россия”, 1992, № 46.