Конкурс на лучшее исполнение вокальной музыки Бориса Чайковского или вокальные циклы как самый откровенный способ говорить о себе
В декабре 2018 года в Москве в Российской академии музыки имени Гнесиных прошел необычный вокальный конкурс: на лучшее исполнение вокальной музыки Бориса Чайковского под не менее необычным названием «Что нам оставил ХХ век». Организатором конкурса выступил Фонд сохранения творческого наследия Бориса Чайковского. Вокалистам – как молодым, учащимся, так сложившимся и зрелым был брошен своеобразный творческий вызов: им было предложено погрузиться в мир, привычный далеко не для каждого, мир наследия прошлого века, в котором много нитей из прошлого и классического, но в то же время – и колоссальный шаг в иное мироощущение, иногда попросту шаг через пропасть, который в обычных условиях далеко не все исполнители решаются для себя сделать – шаг в другую эпоху, которая настала после Петра Чайковского, после Сергея Рахманинова — в музыку второй половины ХХ века.
Это не был конкурс лучшего, сильнейшего голоса, обладатель которого выбирал бы, что ему спеть из репертуара любимого, привычного, впетого. Участники были строго ограничены рамками пяти вокальных циклов, созданных Б. Чайковским и несколькими песнями из кинофильма. Рамками неизвестной, необычной, все еще новой музыки. Может быть, определение «лучшего голоса» вообще было здесь второстепенной задачей. А главным было открытие и поиск путей постижения этого мира, погружение в его стихию, его звуковое и образное пространство, порожденное ХХ столетием. (Оговоримся, хорошие вокальные данные предполагались априори у людей, выбравших себе певческую профессию.) Недаром организаторы подразумевали во всем происходившем еще одно жанровое обозначение – фестиваль, который предполагает не просто состязание, но обмен опытом, творческую лабораторию. И в этом горниле, в этом кипении мыслей и чувств каждый по-своему искал и обретал единство с композиторским замыслом или, напротив, шел параллельно, подчас не попадая в суть. Так или иначе, но музыка Чайковского заставила думать, рассуждать, работать как самих певцов, так и их концертмейстеров, даже слушателей. Сам по себе факт ее многократного озвучивания (крайне редко исполняемой), факт творческого поиска в ее границах, создавал неповторимую атмосферу творчества, настоящего созидания. Кроме всего этого, фестиваль-конкурс, как это не было бы возможно, наверное, ни в каком другом формате (например, в концерте камерной музыки), раскрыл исполнителям характер, творческую и жизненную позицию композитора, позволил понять в какой-то мере, каким он был – через стихотворения поэтов разных эпох и разных поэтических стилей. Поэтому, вероятно, одним из главных, критериев оценки в конкурсе было именно полноценное раскрытие замысла этой музыки, и, в то же время, понимание собственного «я» в ней, умении войти в ее состояния через себя. Не обошлось здесь, конечно, и без решения чисто технологических задач: КАК пропустить через себя? КАК донести смысл, о котором каждое новое «омузыкаленное» слово говорит по-своему?
Вокальная музыка Бориса Чайковского сложна тем, что его произведения заполнены до краев – смыслами, эмоциями, нервом. Он никогда не писал «просто романсов» или песен-настроений, романсов – как мимолетных впечатлений, вдруг возникшей музыки на стихи. Если он брался сочинять на какой-то текст, а делал это он не так часто, как писал для симфонического оркестра, то исчерпывал тему до дна. И выбирал у поэта самое точное, самое концентрированное, наиболее близкое собственному «я».
В какие формы было заключено это авторское «я»? Из чего пришлось выбирать исполнителям? Впервые, будучи совсем юным, в 1940 году Борис Чайковский пишет «Два стихотворения М.Ю. Лермонтова» – «Листья в поле пожелтели» и «Сосна». Это Лермонтов классический, привычный: живописный и романтичный. В музыке у 15-летнего Чайковского его поэзия уже обладает трепетной жизненностью, естественностью свободно льющегося чувства. В этих его романсах – прелесть молодости, но выраженная с простотой и профессионализмом гения. Эти две миниатюры составляют разительный контраст поздним вокальным сочинениям композитора, где опыт и колоссальная мощь личности и талант отражения самых тонких душевных настроений рождает скорее не лирические, а философские вокальные картины. Но это нисколько не умаляет качества ранних романсов – чистых, юных, стройных. Не случайно их исполняли немногие. Не всем привлекла прелесть их простоты и мягкости в передаче дыхания ветра и шелеста листьев, вечную неслышную грусть одинокой сосны на утесе. Среди таких немногих оказались Анастасия Алябьева, выпускница Волгоградского института искусств и исполнявший партию фортепиано Артём Селиванов, в начале первого конкурсного дня с волшебной легкостью погрузившие нас в эту естественность музыки, а также Екатерина Кузнецова с Давидом Анташяном из Гнесинского училища и Ксения Рега с Михаилом Филимоновым из Калужского колледжа имени Танеева. Последним двум исполнительницам, бесспорно, помогала их собственная юность, близкая к возрасту композитора, вдохновившегося Лермонтовым. И выбор этих двух стихотворений, был для них, вероятно, самым верным. Возможно, по тем же причинам исполнял «Сосну» и Антон Сорокин, студент колледжа им. Скрябина (партию фортепиано исполняла Олеся Иванова), которому романс дался с несколько большими трудностями.
Надо сказать, что многим участникам, особенно молодым, студентам колледжей и даже многим студентам вузов было непросто: конкурс и по музыке, и по смысловому наполнению был более чем «взрослым». Но главное, что с творчеством Бориса Чайковского они УЖЕ повстречались (а ведь могли бы так и не встретиться никогда, если б не конкурс! Борис Чайковский в классический певческий репертуар не входит…), так что определённые, думается, правильные взгляды на современную музыку у них начали формироваться.
Если продолжать движение по линии жизни и творчества композитора, то видно, что здесь после Лермонтова долгие годы – никакой вокальной музыки: симфонические вещи, два квартета, два трио, два концерта, сонаты… И вдруг, в 1965 году «Четыре стихотворения» не на чьи-нибудь слова, а на Иосифа Бродского, – осужденного как «тунеядца», «не умевшего работать и достаточно зарабатывать»! И каким невероятным образом эти стихи в переписанном виде (напечатать их было невозможно) попали в руки композитору? Возможно, их передала ему его бывшая классная руководитель Фрида Вигдорова, та самая (!), что в 1964-ом году записала абсурдные, позорные для советской власти судебные слушания по делу поэта, благодаря публикации которых, в том числе за границей, удалось потом добиться освобождения его из ссылки. Судьба! Иначе не назовёшь. Не у всех учителя оказываются журналистами и общественными деятелями такого масштаба.
Все стихи в цикле – стихи молодого поэта (на момент создания сочинения Бродскому 25). Но сколько в них уже своеобразия, сколько необычности в языке, в передаче мысли! Композитором отобраны четыре очень разных, если не сказать, полярных по смыслу стихотворения. Исследователи считают, что в музыке их последовательность и эмоциональный контраст рождают подобие сонатно-симфонического цикла: первое стихотворение – сонатная форма, драматичная, полная накала, второе – скерцо, уход вовне, отстранение, третье – лирическая часть и финал, итог. Не знаю, в какой степени ознакомились конкурсанты (среди которых исполнявших Бродского было гораздо больше, чем Лермонтова) с музыковедческой литературой, но она, несомненно им помогла бы.
Кстати, о помощи исполнителям. За неделю до конкурса для его участников был организован мастер-класс одного из членов жюри, человека, не понаслышке знакомого с музыкой Бориса Чайковского, заслуженной артистки России Яны Иваниловой. Здесь будущие участники получили возможность «из первых рук» получить рекомендации к исполнению выбранных ими номеров. Одной из центральных тем стал как раз Бродский. И оказалось, что подобрать «ключ» к этой необычной, эмоционально-насыщенной, но, во многом, не до конца понятной поэзии и музыке не так-то просто: нужны совместные усилия не только певцов, концертмейстеров, педагогов, но и в не меньшей степени музыковедов (наконец-то!). Нужно раскопать всю подоплеку – в какое время создавались эти вещи, какова их история. А ведь цикл на стихи Бродского не исполнялся двадцать с лишним лет после написания, и композитором были созданы «Четыре прелюдии для камерного оркестра», где все ноты идентичны, а слов нет… Если подходить к каждому романсу отдельно, как, к примеру, разгадать первый в цикле экспрессионистский «Диалог»? Как подсказать певцу правильный смысл? Мы, музыковеды, привыкли в своих статьях и исследованиях, к сожалению, уходить от прямых указаний, говорить намеками, а вокалисту нужно спеть, нужно понять до конца, тут не обойтись полуправдой. Яна Иванилова дала свою трактовку: две противоположности, как Моцарт и Сальери, доброе и злое начала. Валида Махмудовна Келле ( многолетний пропагандист и исследователь его творчества) подсказала иное возможное стилевое направление поиска. Версию с «Моцартом и Сальери» подхватила и с блеском воплотила Анна Суслова, которая, без сомнения, могла бы быть удостоена высокой оценки, если бы в день состязания ей не изменил голос. Чуть менее однозначной, расплывчатой, на взгляд со стороны, оказалась прочтение Александры Трубициной (обе девушки – студентки РАМ им. Гнесиных, кстати, избрали совершенно идентичную программу для исполнения – вторым номером у обеих было стихотворение «Прощай, позабудь», аккомпанировали им Вероника Валова и Анна Челышева).
Не покидает ощущение, что «Диалог» – вовсе не случайный выбор стихотворения для Бориса Чайковского. Это его признание в таком собственном душевном расслоении, и в то же время первое горькое и жесткое рассуждение о судьбе поэта, которое прогремит потом в «Лирике Пушкина», ведь «птица» («птицей он был» – последние строки романса) – это поэт, и о том, что после него останется, будут потом судить добрые и недобрые языки. И вновь поражает глубина передачи эмоций: какая нежность, почти материнская, сквозит здесь в противоположность раздражительной злости, получая развитие в каждом обмене репликами! Но это, повторим, видимо, злость на самого себя и к самому себе потаенное сочувствие…
Не менее интересным для разгадки было второе стихотворение под обманчивым названием «Лирика». Всё, о чем поётся – «лирика» в небрежном смысле, то, что не имеет большого значения, а фоном, у фортепиано – какая-то повседневная муторная суета, похожая на безостановочный стук печатной машинки, даже как будто бы с характерным звуком «сдвига каретки» в конце строки. И под такой аккомпанемент – про налоги, акции, радиацию, про женитьбу. Единственными, кто отважился на интерпретацию этого номера оказались Анастасия Алябьева и Артём Селиванов.
А вот «Прощай, позабудь», ту самую, похожую на лирическую часть симфонического цикла, которую в оркестровом варианте композитор поручил насквозь пронизывающим секундами струнным, пели очень многие. И у многих получилось. Здесь было интересно выразить разные музыкально-образные настроения, сменяющие друг друга вместе со стихотворным текстом: и нежность, и буйство стихий, и щемящую жалость. По мнению музыковеда Елены Петрушанской, эти стихи Бродского – прощание с самим собой, эпитафия самому себе. Странно! Кажется, у Бориса Чайковского это – один из образцов настоящей, благородной, высокой лирики, высокого чувства, уж очень наполнено, болью пропитано оно для того, чтобы быть обращенным лишь к самому себе. Этим-то, думается, сильным человеческим чувством, и привлекло данное стихотворение большинство интерпретаторов, помимо уже упомянутых, это – Полина Кохнович, Алина Отяковская, Анастасия Алябьева, Надежда Бенделик. Здесь можно было «попрощаться», но с пожеланием счастья, удачи и всего самого прекрасного, с радостью за тех, «которым с тобой может быть по пути», попрощаться наедине с собой, не мучая, но отпуская, отрывая с болью, но сдерживая эту боль в себе. Показалось, что этой музыкой, этим богатством души прониклись все, кто выбрал ее для представления на конкурсе.
Заключительный номер цикла, «Стансы» – представляют собой пример особенного жанра в музыкальном искусстве. Может быть, его можно определить как импрессионистская лирика? Все здесь – сквозь дымку размытых, полупрозрачных акварельных красок. Кто немного знает биографию Бродского, тот сможет понять, как удивительно, в свои 22 года (стихотворение было создано в этом возрасте), за 34 года до фактической смерти поэт каким-то непостижимым образом предвидел в нём свою судьбу. Именно сюда, на «Васильевский остров» и вообще в Россию ему было категорически запрещено приезжать советским правительством, в страну в 80-е годы его не пустили даже похоронить родителей. Но он никогда не жаловался, не осуждал, он просто любил свою родину, дорогие сердцу места. И так предугадал, что всего этого будет лишен. И вот словно душа его витает там, вспоминая, узнавая, тихо себе улыбаясь. Но уже всё прошло, всё загладилось… И правы были те, кто услышал эту невесомость и призрачность, отрешённость и лёгкий свет, прелесть, без надрыва, без сильных эмоций, потому что «там» уже всё равно… Может быть, лучше всех это удалось Полине Кохнович, выпускнице Петербургской консерватории (партия фортепиано – Татьяна Соснина). Ведь и Чайковский здесь немножко пророк вместе с Бродским, музыку написал через три года после появления на свет стихотворения, когда поэт был ещё в России, и об его изгнании за границу речи не шло. Разгадку верной интерпретации здесь даёт не вокальная, но фортепианная партия – минимум звуков, разреженная фактура, высокий регистр, везде пиано. Но даже и тех, кто «на самом деле» вернулся в Петербург в рамках «Стансов» и конкурса, восприняв этот образ буквально, можно поздравить с проникновением в эту ностальгию, с передачей этого очень петеребургского, немного эстетского, немного насмешливого, но очень трогательного состояния. Свои «Стансы» представили Серафима Углицкая, Алина Отяковская, Анна Машкова, Надежда Бенделик.
Итак, в юности – Лермонтов, в 60-е годы неожиданный, но современный Бродский, потом промежуток еще в семь лет, и, вдруг! – «Лирика Пушкина», целый цикл из восьми стихотворений в 1972-ом году. Пушкин! Олицетворение гармонии и красоты, «Золотого века» русской поэзии, как странно обращение к нему в это время! Но выбор стихов и мощнейшие эмоционально-музыкальные средства, их наполняющие, всё объясняют. Стоит обратить внимание, что именно «Лирика Пушкина» была самым часто исполняемым на конкурсе вокальным циклом. Из 31-го участника конкурса 13 выбрали пушкинские романсы, причём популярностью у абсолютного большинства пользовался романс «Твой образ» (9 исполнителей), на втором месте был «Талисман» (7), далее по мере спада «популярности» следовали «Если жизнь тебя обманет», «Поэту», «Дар напрасный». Правда, исполнялись, в основном части из середины цикла, а начало – «Эхо» и грандиозный финал (по эффекту, который он производит) – «Труд» и из «Пиндемонти»: были вниманием обделены. Такому неравномерному выбору среди пушкинских стихов можно найти простой объяснение: исполнялись наиболее понятные и близкие собственно традиционной романсовой лирике. Однако, если рассмотреть цикл в целости, эти более-менее привычные пушкинские образы приобретают несколько иной оттенок. Только в контексте становится по-настоящему понятным, от чего должен «хранить Талисман», и что, по сути, означает «Твой образ» в ряду картин отчаяния, ощущения собственной «непохожести на других» неотделимости от своего призвания. С помощью могучего Пушкинского слова Чайковский поднимает животрепещущую для себя проблему – жизни в творчестве и творчества в жизни. А его призвание, одновременно – это и дар, и крест, наказание, невозможность жить «как все». Ведь Борис Чайковский, как, вероятно, и Пушкин, был из тех, кто не мог не писать, но если у него писалось, просилось наружу, то писалось «красными кровяными тельцами» (как он сам определил процесс своего сочинения в одном из интервью В. Келле), каждый раз – до дна, ценой части жизни. Пушкин Чайковского, – одновременно, и об одиночестве в творчестве, когда ты наедине с бесконечностью, с бездной, и о счастье, внутренней свободе творчества – «не дорого ценю я громкие права», и о связи с Вечностью, Высшим, горним: «Храни меня, мой талисман» – обращение к той внеземной власти, которая «воззвала из ничтожества» и запретила «не чувствовать», «не мыслить», «не творить». Просто поражает, каким непривычным предстает для нас Пушкин в отборе и музыкальном наполнении Бориса Чайковского: гордым, осознающим свое великое и жестокое по силе воздействия на повседневную жизнь призвание, потому что простоты и легкости жизни художник попросту, оказывается, лишён. И в то же время, в романсах царит гармония и мера, даже в самых экспрессивных моментах – к тому обязывает не теряющий связи с античностью, ее образами и эпитетами текст поэта. А вместе с тем, как он, этот гениальный и кажущийся далеким Пушкин современен в своей откровенности, как близок и человечен в своем гневе! Понимание этого эмоционального настроя и, вместе с тем, ощущение смыслового единства цикла, было бы весомым подспорьем в работе исполнителей над пушкинскими романсами: уж не звучали бы в «Талисмане» слегка принижающие его любовные интонации, не ощущалось бы равнодушия и скуки в строках «дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?», не было бы надежды и ненужной чувственности в изображении «Твоего образа». Истинный поэт одинок, и одиночество его возрастает по мере раскрытия и укрепления его призвания в жизни, он вынужден отрешиться от земных чувств, чтобы свершить своё предназначенье.
К счастью, в конкурсе были участники, которых выбор пушкинских стихов, привел к самым высоким призовым местам – это солистка Владимирской филармонии Татьяна Прокушкина, солистка театра Станиславского Ксения Мусланова, студентка Московской консерватории Диана Сковронская и студентка Гнесинской академии Кристина Егшатян – они стали лауреатами первой степени. Серафима Углицкая, выпускница Владимирского университета и студентка Гнесинского вуза Анастасия Павленко стали лауреатами второй, а педагог Курского музыкального колледжа имени Свиридова Лариса Тараканова – лауреатом третьей степени. Но несколько участников, «положившихся» на Пушкина, на его кажущуюся близость и ясность не получили одобрения жюри.
Уже через два года после Пушкина – философского и горячего резюме композитора, в 1974-ом году появляется на свет новое вокальное произведение – кантата «Знаки Зодиака» для сопрано, клавесина и камерного оркестра, на конкурсе звучавшее в фортепианном переложении. Здесь всё по-другому и про другое. Объединены стихи разной стилистики, но, по сути – разные оттенки одного настроения. Тютчев, но не певец красот природы, а неожиданно говорящий об одиночестве и величии духа, об аскетической сдержанности и о внутреннем благородстве, которое – в немногословии: стихотворение «Молчи!».
Стихи Блока «Там, далёко» здесь – о смерти, но как об отдыхе от жизни, как о спокойном примирении со всем, что творится на суетливой земле.
В качестве кульминации возвышается Цветаева. «У четырёх дорог». Это прорыв едва ли не самого сильного во всем творчестве, «в открытую» переданного через стихи чувства, самого, видимо, долго и глубоко хранимого. Недаром ведь перед ним было – «Молчи!». Как ни странно, эта кульминация внутренне, психологически близка и к «Диалогу» Бродского, и к «Последней весне», и к пронзительным пушкинским строкам. Здесь открывается другая сторона Б. Чайковского, противоположная его «неоромантизму», лирике, которая выражается в потрясающих по красоте мелодиях, уравновешенности и понятности языка. И именно эта сторона, а может быть, неотъемлемая часть его личности и придаёт его сочинениям поразительный вес и значимость, истинность жизненной полноты, нерв. В Борисе Чайковском нет покорности и смирения, блаженного любования, отстраненности, может даже и созерцательности вовсе нет. И в стихах Цветаевой, точных, до края откровенных – это крик и его души тоже. Сильной, много выстрадавшей, много пережившей души, возглас гордости и самодостаточности человека, слишком осознающего цену «вечной памяти…на родной земле». Это та вещь, которую и в чисто стихотворном-то варианте невозможно воспринимать без содрогания… А уж наполненная и произнесенная гением Чайковского она приобретает какие-то всеохватные масштабы. На родной земле, о которой – каждый шаг, каждый вздох – лечь промеж четырех дорог.
Немногие пели эту вещь, но из трёх исполнителей – гран-при. Его была удостоена выпускница МГИМ им. А.Шнитке и ГИТИСа Татьяна Иващенко. Выпускница МГУ, а теперь студентка РАМ Сона Агаджанян стала лауреатом первой степени. Не менее почётное лауреатство (третьей степени) досталось петербурженке Полине Кохнович. Ведь петь такую музыку «просто так», без выворота наружу души и измождения физических сил просто невозможно.
Финал цикла – «Меркнут знаки Зодиака» написан на стихи такого необычного Николая Заболоцкого, в конце далеких 20-х, начале 30-х (а это стихотворение было написано тогда), пытавшегося поэзией разгадать тайны многогранного мира, найти свой стиль, свою дорогу в творчестве. Но нашедшего тоже – допросы, издевательства, побои, ссылку в лагерь. Это биографическое замечание не является случайным. Оно тоже могло бы помочь исполнителям в интерпретации смысла стихов, равно как и понимании их места в цикле, ведь даже тем немногим (Татьяна Иващенко, Магдалина Ганаба, выпускница Гнесинсого колледжа), кто взялся за них, они дались нелегко: здесь необходимо было отключиться, перестроиться на совсем другое состояние, уйти в сферу относительной условности… Недаром здесь смешивается город и деревня, научные выражения и сельский говор. При этом, жанр колыбельной, под которой в истории музыки много чего всегда подразумевается… Может быть, это и есть то ощущение «смешения» в голове, которое бывает в пограничном состоянии между бодрствованием и сном, понятно, что и сон, и явь здесь понимаются не в буквальном, а гораздо более глубоком, даже трагическом смысле.
«Последняя весна» – последний вокальный цикл Бориса Чайковского, написанный за 16 лет до смерти, в 1980 году (вокальный опус на стихи Р. Киплинга 1994 года – не закончен). Он целиком – на стихи Н. Заболоцкого. И в нем – точка. Автор за свою жизнь высказал в музыке и слове все, что хотел. О себе, о творчестве, о мировосприятии. В конце концов, открытое высказывание – это не его стиль, это слишком броско, слишком откровенно, не по нему. В «Последней весне» возникает такой жизненный путь – в природе, в птицах, в деревьях – от весны к осени, от начала к концу. Он и безумно красив, и внутренне трагичен, как любое прощание, как неизбежный финал. И что самое интересное, в конце, в последнем стихотворении – свет, среди растений, птиц и насекомых, внезапно вспыхнувший свет человеческого чувства: «Кто мне ответил?», здесь кто-то есть, кроме меня! Причем это не свет надежды (какая надежда, если весна – последняя…), а просто такой вечный и в то же время настоящий свет, говорящий о том, что все хорошо, потому что так надо, так правильно и должно быть, потому что без света, без любви, и все остальное бессмысленно. Если «Знаки Зодиака» исполнялись по фортепианному переложению, за невозможностью организовать камерный оркестр, то для «Последней весны» все же было необходимо найти флейтистов и кларнетистов, без которых эта лесная и полевая палитра красок попросту поблекла бы. В двух исполнениях из трех принимали участие студенты РАМ им. Гнесиных Анастасия Шалавина и Николай Прыганов. В таком обрамлении буквально блистали, купались в этой музыке и студентка Московской консерватории Дарья Горожанко, ставшая лауреатом первой степени (ее концертмейстером была Евгения Лопухина), и выпускница ГКА им. Маймонида Анна Чернявская (партию фортепиано исполняла Салима Кенчешаова), заслужившая звание лауреата третьей степени.
Третьей участницей с двумя номерами из этого вокального цикла стала Анастасия Миславская, в ансамбле с которой выступали флейтист Павел Трунов, кларнетист Даниил Фимин, пианист Николай Латышев.
Говоря о вокальной музыке в творчестве Бориса Чайковского нельзя не вспомнить, как много потрясающих песен написано им для детских радиопостановок и, конечно, для знаменитого фильма «Айболит-66». Если в музыкальных радиосказках поющими, в основном, подразумеваются дети – слонята, верблюжата, поросята и т.п., то в «Айболите» есть и сам Доктор в возрасте, а также бандиты и пираты. Как раз музыка из этого фильма дала возможность поучаствовать в конкурсе и вокалистам-мужчинам. Знаменитые «Нормальные герои» прозвучали дважды – в интерпретации композитора и вокального педагога Максима Крылова (партия фортепиано – Павел Маркелов) и в изобретательно разыгранной постановке Антона Сорокина и Дмитрия Абудеева (студенты колледжей имени Скрябина и имени Гнесиных, партия фортепиано – Олеся Иванова, гитара – Игорь Лагутеев, труба – Павел Кукушкин). Максим Крылов дополнил свое выступление «Колыбельной Айболита» – «До утра змеенышам приготовлю мази я…», а Дмитрий Абудеев – песней «Если б в Африку спешить не было причины» того же персонажа.
Так серьезный конкурс достаточно «несерьезно» закончился, отразив еще одну грань в наследии великого композитора, чей музыкальный мир, как мир каждого настоящего художника, вместил в себя все, причем с абсолютной полнотой, подлинностью и естественностью: и серьезное, и страшное, и доброе, детское. И самое главное, что в основе всего этого многообразия лежит нечто единственно правильное, то, на что можно положиться, что хочется сохранить и оставить в своей душе.
Конкурс, вероятно, не состоялся бы, если бы в его не поддержали своим участием замечательные, выдающиеся члены жюри. Председателем была легендарная Галина Писаренко, не только великая певица, артистка, работавшая с выдающимися музыкантами, но и человек лично знавший Бориса Александровича Чайковского, вместе с ним неоднократно исполнявшая «Лирику Пушкина». В состав жюри вошли также профессора РАМ им. Гнесиных: Рузанна Лисициан, Мария Бер, Екатерина Стародубровская, а также профессор Санкт-Петербургской консерватории Генриетта Серова, и те, кто не раз выступал с пропагандой творчества Бориса Чайковского на самых разных сценах, кто является автором их редких, а порой и единственных в своем роде записей: Яна Иванилова и Галина Мурадова.
Отдельно необходимо сказать о роли концертмейстеров, поскольку они, сознательно или нет, но все же оказывали влияние на конечный художественный результат, что было неизбежным в случае с музыкой Бориса Чайковского. Потому что в ней практически не существует мелодии и аккомпанемента в традиционном варианте, не существует главных и подчиненных ролей, а есть живая, подвижная, очень тонкая и вся наполненная содержанием музыкальная ткань, которая рождается в единстве всех составляющих – и голоса, и фортепиано, и разных других инструментов там, где они включены в общую партитуру. Не просто же так переродились Четыре стихотворения Бродского в Четыре прелюдии для камерного оркестра, и люди, не знавшие первоисточника, даже не догадывались о его существовании, то есть о том, что изначально – это были произведения для голоса и фортепиано. С другой стороны, вполне заслужило право на существование исполнение «Знаков Зодиака» по фортепианному переложению. И исполнителям партии фортепиано было, что сказать, «чем высказать себя», над чем поразмыслить. Поэтому совершенно понятным и логичным было выделение по итогам конкурса особой номинации для пианистов: «За точное прочтение авторского замысла», а вернее, за правильное понимание роли фортепиано, как полноценного, ответственного участника процесса сотворения музыкального образа. Этой награды были удостоены Павел Мелихов, Михаил Филимонов и Артем Селиванов.
Повторюсь, важно не то, кто одержал победу. Важно то, что много-много исполнителей, пианистов, слушателей, педагогов прикоснулись к этой музыке, узнали ее, удивились, обогатили себя с ее помощью, а главное – получили опыт ее исполнения, опыт работы с ней. А это уже значит, что она будет звучать. И теперь не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в Калуге, Курске, Новгороде, Владимире, Минске, и каждый участник познакомит и совершенно точно заразит ей свою собственную аудиторию.
Анна Авдеева, музыкальный критик